«Велико терпение народа, но...»
Велико терпение народа, но велика будет и расправа, по пословице «долг платежом красен». Счастье ваше в том, что нет нападения извне. Внутри Союза вы не найдете пощады.
Селькоры вводят вас в заблуждение. Хождение по амбарам по хлебозаготовке сделает то, что вы останетесь без хлеба, хотя штыком все можно, но сидеть на нем нельзя.
Вы почти с наганом в руках заставляете организовывать колхозы, но эта безумнейшая политика не спасет вас. Наоборот, способствует скорейшему созреванию советского яблока и его падению. Авторитет человека создается им самим, тоже самое и авторитет правительства. Авторитет соввласти самый отвратительный и непоправимо расшатан, вообще крайнее насилие мало кому нравится.
Вы считаете, что ваши агенты в лице уполномоченных не шарят в нашем амбаре и не заставляют выгрести «излишки» хлеба, которого вследствие вашей политики и нет. А нет «излишков», то продай последнюю скотину, отдай государству хлеба за 55 коп. 16 кг, а что от вас, то в 5 — 6 раз дороже, хуже по качеству. Вот ваш милый социализм, или по простому выражению простого народа «разоризм».
Вы хвалитесь и кричите на весь мир некоторыми достижениями и даже «бурным ростом», и это совершенно напрасно. Ведь вы выкачиваете из народного кармана колоссальную сумму в виде налогов, штрафов, конфискации, и на эту сумму ничего не сделать будет стыдно. Одна русская горькая* дает вам неисчислимые доходы. Куда вы их деваете? Теперь перейдем к колхозам и совхозам, к пятилетке. Это колоссальные мыльные пузыри.
Тов. Калинин в речи, сказанной им в Большом театре 6 ноября с.г. говорит: «Рабочий класс имеет сильную дисциплинированную партию, что бесспорно и верно. Значит, рабочий класс силен тем, что он организован».
Вот с них-то мы, крестьяне, и должны взять пример. Все горе и несчастье крестьянское состоит в том, что они не организованы. В настоящее время нас гонят в крайне принудительном порядке в колхозы и совхозы, а мы боимся идти в колхозы, как медведи. По нашему мнению,
* Водка.
131
бояться идти в колхозы не нужно, потому что всякое объединение, какое оно ни было, лучше. Ведь наступило время борьбы, а ведь бороться по одиночке с организованным классом нельзя. Этот класс отнимает от нас последний кусок с оружием в руках. Если мой тяжелый труд — не мой, то зачем я буду трудиться. Большинство людей идет в колхозы по соображениям: «Я буду пользоваться разными льготами в течение 1 — 5 лет, а там может быть будет советской власти крышка». А иные думают, идя в колхозы, что упрячутся от тяжести непосильных налогов и разных бесконечных сборов в колхозах и совхозах. Это тоже неверный шаг. С нами в настоящее время обращаются как с тряпками. А потому, чтобы дать отпор, нужно объединиться, хотя бы в колхозы, так как индивидуальные хозяйства совершенно бессильны бороться с кем бы то ни было. Иначе хлебозаготовительные кампании оставят нас без куска хлеба.
1929 г. Ибурихмев
Башреспублика, г. Стерлитамак
«Крестьяне избили ГПУ...»
Когда Вам написал правду Мамаев, то не понравилось, а ведь это правда. Крестьянин был продавцом, а теперь потребителем, и все это наделало правительство. Раньше мы работали плугом и лошадкой, а хлеб кушали досыта, а теперь трактором, и все голодны. Царя ругали, а сами все стали давать по книжкам * да и совсем ничего нет.
Вы пишете, что за границей восстания и кризис, а у нас нет ничего, даже мыла нет, а разве не было восстаний, да вот в станице Гостагаевской, Анапского района, было восстание, крестьяне избили ГПУ, кричали «Бери винтовки!» А когда приехали солдаты, то им кричали: «Давай свободу» — и 10 дней стояли солдаты у нас, а станица Анастасиевка тоже восстала, а сколько даром восстало станиц. В городе Анапе, в садах, Алексеевке тоже крестьяне восстали против советской власти, и когда приехали туда, то их чуть не поколотили вилами.
* Заборная книжка по карточной системе, введенная в конце 1928 года для распределения хлеба и других продуктов по карточной системе.
132
Крестьяне говорят, что умрем, а хлеба не дадим, они будут там от жиру пухнуть, а мы от голоду пухнем, а когда у нас не хватило хлеба, и мы пришли просить в совет, то нам сказали, что купите на рынке, так и мы вам скажем, когда вы к нам приедете брать хлеб, вот тут и будет убийство, вот тут и будут восстания. Крестьяне продали всех коров, оставили по одной корове, а те всех считали кулаками, а вы до того закрутили крестьян, что они стали как сумасшедшие.
1930 г. крестьянин Комарченко Анапа
«В крестьян из пулеметов...»
Сообщите XVI съезду: в Херсонском округе милиция при участии партийцев и комсомольцев стреляет в крестьян из пулеметов в с. Алешки и др. селах. Доставлена первая партия раненых в херсонские больницы, среди раненых есть женщины. Под влиянием террора крестьяне бросают поля, хлеб не убирают. Примите меры, иначе небывалый урожай пропадет.
1930 г. (Анонимное письмо)
«Женщины устроили «демонстрацию» против колхозов...»
С массовым, ненормально быстрым темпом, в колхоз вошел кулак и спекулянт и классовая борьба, каковая велась вокруг СОЗов, перенеслась полностью в СОЗы, во внутрь коллективов, здесь тон работы начал задавать многолошадный, а беднота, батрачество расплылись и не смогли взять над ними руководства. Кулак, к этому времени привлек на свою сторону зажиточную часть середнячества, женщины устроили «демонстрацию» против колхозов, организовали толпы женщин, каковые начали разбирать лошадей из конюшен.
1930 г. А. Слива
г. Геническ, Мелитопольского округа
133
«Ударили в набат...»
Кулачество и другие враждебные контрреволюционные элементы все свое внимание направили на работу среди крестьянок. И, вот в целом ряде сел и районов происходят бурные выступления женщин против районных работников, против агрономов, землемеров и т. д. Из некоторых сел председатели сельсоветов вынуждены были оставить свои места вместе с учительством и всем активом и бежать в районный центр. Сегодня мы имели такое же выступление женщин против рабочих и в районах, насчитывающих около 11000 населения. Когда рабочая масса сах. завода с красными знаменами стала приближаться к сходу крестьян и крестьянок около церкви, последние ударили в набат, напали на рабочих с палками, полетели камни и не было никакой возможности даже что-либо сказать им.
Характерно то, что эксцессы и выступления день в день совпадают с началом процесса контрреволюционной организации «СВУ». Нужно полагать, что между этими двумя явлениями существует самая тесная связь. Один работник из ближнего села Метановки, рассказал мне, что там из толпы раздавались выкрики: «Центральная рада». Положение запутанное, настроение масс взбудораженное.
1930 г. Наручитель* Лернер СИ.
Соболевка, Тульнинского округа УССР
«Крестьяне почти все сочувствуют восставшим...»
В Н. Ингашенский район приехал конный отряд партийцев. Крестьянство думало, что это приехали восставшие, которых встречали с продуктами, но когда узнали, что это коммунисты, то не стали ничего давать. Приходилось идти с винтовкой доставать пищу, как раньше делали белые. Жрать ничего в городе нет, муки, хлеба. Гор. ПО** не дает. Вообще положение настолько напряженное, что нельзя высказать. По сообщению и из других городов России говорят за то, что и там положение напряженное.
В Сибири каша такая заварена, что хватит и расхлебывать до 1932 — 33 г. В Н. Ингашеве восставшие подожгли
* Народный учитель.
** Городское потребительское общество.
134
школу, где сидели наши вооруженные партийцы, крестьяне почти все сочувствуют восставшим, за исключением старых коммунаров. Как хотите, товарищи, расценивайте мое письмо, но жить становится невозможно.
Хотя я выступаю против банд, восставших, я это делаю потому, что нужно идти защищать власть, но в душе что-то скребет. Если бы вот эта суматоха у нас в округе появилась в 1927 — 28 гг., то с ручательством можно было сказать, что все крестьянство было бы за нас.
Положение изо дня в день становится все хуже и хуже. Сейчас все госкооперативные учреждения и организации собирают всю звонкую монету, до того доходит, что на рынке ничего не купишь за бумажные деньги. Если нужно сдачи 20 к. с рубля, то никто не даст. В общем творится такое, что очень трудно понять. Если бы взял кто-нибудь из управителей, загримировался нищим и пространствовал, то вряд ли бы нашел людей, которые не обижались бы на власть.
Но ваша власть так построена, что очень трудно понять, откуда что происходит. Если желудок голодный — так и социализм, и фабрики не милы. Это может любой и каждый испытать — пожить впроголодь.
У нас в Стретенском округе Чернышевского рика и в др. районах идет война. Выступили крестьяне против коммунистов и коллективов-коммун. В результате появились убитые и раненые.
У нас на ст. Укурен Зап. ж.д. ранен беспартийный нарядчик кондукторского и два красноармейца в селе Зуль-зыка. Это, товарищи, в корне крестьяне обижаются на раскулачивание.
1930 г. Сименский И.Ф.
ст. Укурен Зап. ж.д., Стрет. окр.
«Только и знают ограблять колхозы»
В Рыльском районе крестьянское население задушили до основания. Райисполком и райком сами вели к тому, чтобы развалить колхозы, а когда колхозы развал ил ися, тогда стали винить крестьян. Собрали кучку каких-то палачей и расстреливают крестьян. В Купецком с/совете в д. Воронск застрелили 5 чел., подвергнутых телесному наказанию и счету нет. В Акимовском с/совете также под
135
вергнуто телесному наказанию столько граждан, что и счету нет и отправлено в Рыльскую тюрьму за то, что подали заявление о выходе из колхоза... Члены райисполкома только и знают ограблять колхозы. Все забирают, даже и жены наши стали ихним достоянием. Как было крепостное право, так и сейчас... В настоящий момент в Рыльской тюрьме согнато крестьян до тысячи человек.
1932 г. (Анонимное письмо)
Центрально-Черноземная область, Рыльский район
«Арестовано более 500 крестьян»
Крестьянское восстание. Чрезмерное обложение сельхозналогом в индивидуальном порядке в Муромцевском и Малокрасноярском районах даже маломощных середняков вызвало озлобление крестьянского земледельческого населения против соввласти, которое вылилось в вооруженное восстание в этих районах.
В небольших стычках партийцев с крестьянами есть убитые и раненые с обеих сторон.
В Малокрасноярском районе идут бессмысленные аресты правого и виноватого. Арестовано более 500 крестьян. На дорогах поставлены караульные посты.
В Успенском с/с пока спокойно. Необходимо прекратить обложение в индивидуальном порядке единоличников-середняков. Надо вмешаться прокуратуре, которая стоит в стороне от обложения. До чего дошла наглость опьяненных властью провокаторов — судите сами.
Из Успенского с/с был отправлен в ссылку в мороз 104-летний умирающий старик Михаил Григорьевич Десяток, которого рик все же возвратил умирать к внуку.
1930 г. Емельянов П.Е. Сибкрай, Барабинский окр., Успенский с/с, заимка «Трудовое»
«Это крепостное право»
По деревням на Украине погромы, грабежи, гонения, терроры, выселение. Только видим разные налоги,
136
бесконечные контрибуции, распродажи. В коллективы загоняют почти под силой оружия; разве это свобода. Это крепостное право. За что мы воевали, за свободу и землю государству, это неправильно. Подождите опять начнется война, идите сами воюйте, мы вас будем лупить, долой брехунов, вы брехуны, обманщики. Страна гибнет, а Вам коммуна. Народ жаждет войны. Дай лето и восстаний будет сколько угодно.
1930 г. красноармеец М. Н. Ю.
г. Бердянск, Мариупольский округ
«Мы не против советов, но за власть без притеснений...»
Нам один путь — жить свободно, как жили в 24 — 25 гг., когда наше хозяйство увеличилось, когда поднялась наша индустрия.
Мы не против советов, но за власть без притеснений и насилий.
Подчистите бюрократов, волокитчиков в нашем районе, ибо жизни нам нет, а если вы не поможете, то мы сами их вычистим.
1930 г. (Анонимное письмо)
Кубанский округ,
ст. Приморско-Ахтарская
«Кулаками ... считали всякого крестьянина»
В селе Черепаха (Сердобского района) приехала бригада раскулачивать это село и выселять из домов кулаков, а кулаками в этом селе считали всякого крестьянина данного села. В результате получилась свалка, из бригады было убито 8 человек, из крестьян неизвестно.
Такие же события были в Епотаевском, Черноярском и Владимирском районах.
1930 г. Фирклин
137
«В некоторых деревнях дошло до восстания»
Писано товарищу Калинину.
Товарищ Калинин, просим вас объясните нам, правильно ли у нас проводят коллективизацию или нет. У нас ее проводили так: стращали, что «ничего не дадим от потребиловки, даже спичек», кто не запишется. Из середняков делали кулаков, а вещи кулаков некоторые похищены, отбирались у некоторых без записи. А теперь после наших газет от 14/Ш—30 г. о разъяснении партлинии, исправлении ее и объяснение о добровольности вступления в коллективы, у нас много подали заявления о выходе из колхоза. Разобрали лошадей и требуют свой посев, фонд, всыпанный для посева, чтобы сеять свою отдельную полоску. На это отвечают, что земли, говорят, не дадим, и мужиков, которые не желают в колхозе быть, арестовывают, делают угрозы высылкой в другие районы, а лошадей отбирают комсомолы с оружием.
Эта картина для мужиков опасная. Каждый мужик ходит как полоумный. А настоящих кулаков оставляют на их местах. Кулаки же, сделанные из середняков не могут добиться никаких результатов о раскулачивании и восстановлении в избирправах*.
Аресты продолжаются и в Лосевском районе. В некоторых деревнях дошло до восстания.
Если власти на местах делают это верно, будем терпеть, что будет дальше. В Черкасском совете арестовано много человек, в Покровском сельсовете 60 чел. назначено к аресту и т.п. И в каждом сельсовете Лосевского рика, Россошанского округа, Воронежской области продолжаются аресты не желающих идти в колхозы.
Прошу вас, товарищ Калинин, объяснить это положение, правильно ли или неправильно? Если возможно поместите мое письмо в газете «Правда».
1930 г. АИ.Чижов
с. Покровка
* Избирательные права.
РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ
ССЫЛЬНЫЕ КРЕСТЬЯНЕ
«По закону, принужденное переселение составляет один из видов наказания за уголовные преступления. Возможно ли подвергать такой судьбе миллионы людей по произволу?.. Принужденное переселение было бы разорением для крестьян, было бы нарушением гражданского права, возмутило бы самые заветные привязанности человека: привязанность к родовому жилишу и к месту, где схоронены отцы».
Николай Чернышевский «Материалы для решения крестьянского вопроса»
Из года в год велась война
За каждый клок земли голодной,
И вот родная сторона
Им стала мачехой безродной.
Скрипит и плачет на ходу, Обоз по выбитой дороге, — Вся жизнь сегодня на виду, Вся жизнь положена на дроги...
Михаил Исаковский. «Минувшее»
Как же сложилась судьба раскулаченных крестьян? По постановлению ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 года краевым (областным) исполнительным комитетам и правительствам автономных республик было предоставлено право применять «все необходимые меры борьбы с кулачеством вплоть до полной конфискации имущества кулаков и выселения их из пределов отдельных районов и краев (областей)». Все так называемые кулаки были раз
139
делены на три категории. Крестьяне, отнесенные к первой категории, подлежали аресту и их дела проходили по линии ОГПУ. Зачисленные во вторую категорию подлежали принудительной высылке в малонаселенные районы СССР. Остальные попавшие под раскулачивание крестьяне составляли третью категорию и переселялись в пределах своего района или округа на худшие земли.
Основные направления организации ссылки содержались в секретной инструкции, утвержденной 4 февраля 1930 года Президиумом ЦИК Союза ССР. Вначале посчитали, что с задачей размещения, трудоустройства и жизнеобеспечения ссыльных крестьян вполне справятся местные власти. Партийные и советские организации Северного края, Урала, Сибири, Казахстана активно включились в эту работу. Еще в конце января Северный крайком ВКП(б) создал комиссию, которая разработала план порайонного расселения ссыльных крестьян. Этот план был утвержден на внеочередном заседании партийного бюро крайкома. В нем было предусмотрено строительство жилья, школ, медпунктов и т.д.
Но хорошо было на бумаге. В действительности дело обстояло совершенно иначе. Никакой подготовительной работы к приему ссыльных, несмотря на широковещательные заявления, сделано не было. Между тем масштабы раскулачивания нарастали день ото дня. Сами организаторы не ожидали, что ситуация вырвется из-под их контроля и произвол, насилие мощным половодьем охватят всю страну. Количество ссыльных крестьян во много раз перекрывало намеченные объемы репрессий. Центральное руководство вынуждено было всерьез заняться этим вопросом.
Для этих целей 1 апреля 1930 года при Совнаркоме СССР была создана специальная секретная комиссия под председательством В.В. Шмидта. Комиссия занялась вопросами организации труда и жизни выселенных «кулаков». Был подготовлен ряд документов, которые легли в основу специальных нормативных актов и которыми стали руководствоваться различные органы. Было принято решение образовать для поселения «раскулаченных кулаков» специальные поселки. Планы их размещения и использования населения этих поселков в качестве рабочей силы для выполнения государственных заданий устанавливались соглашением НКЗема СССР, ВСНХ СССР, НК Труда СССР и НКВД союзных республик. Более половины сосланных кре
140
стьян были направлены на самые тяжелые и изнурительные работы в лесную, строительную и горнорудную промышленность. Часть «кулаков» объединили в так называемые неуставные сельскохозяйственные артели.
Но и этих «рабов» оказалось мало для реализации обширнейших планов форсированной индустриализации и милитаризации страны. Ускоренными темпами расширялось старое производство (Урал, Алдан, Северо-Запад). Возникали новые крупные горнорудные и промышленные центры на Печоре, Дальнем Востоке, в Казахстане и в других отдаленных районах страны. Для их освоения (прокладка дорог, разработка рудников, карьеров и т.д.) нужны были не сотни и не тысячи, а миллионы крепких мужицких рук. Вот почему в инструкциях по раскулачиванию подчеркивалось, что выселению подлежат только те «кулацкие» семьи, которые имеют трудоспособных мужчин.
Весной 1931 года началась новая волна раскулачивания. Теперь «кулаков» направляли прямо на лесоразработки, рудники и т.д. Для координации широкомасштабных операций по раскулачиванию 11 марта Центральный Комитет партии образовал, как тогда было принято, специальную комиссию во главе с заместителем председателя СНК СССР А.А. Андреевым. В ее работе принимали участие в основном ответственные работники ОГПУ: Берман, Заковский, Запорожец, Евдокимов, Николаев и другие. Комиссия рассматривала заявки хозяйственных органов на бесплатную рабочую силу «кулаков», заслушивала доклады о ходе раскулачивания и выселения «кулацких» семей, составляла аналитические обзоры по собранному материалу и направляла их в руководящие партийные и государственные органы.
Однако почти годичный опыт показал, что хозяйственные органы не способны наладить работу в такой специфической для них сфере деятельности. Поэтому в мае 1931 года комиссия Андреева приняла решение «ввиду безобразного использования рабочей силы спецпереселенцев и беспорядка в содержании хозорганами — передать целиком в ОГПУ хозяйственное, административное и организационное правление по спецпереселенцам...». Все административно-организационное управление спецпоселками было возложено на ГУЛаг* ОГПУ. Предложения ко
* Главное управление лагерей.
141
миссии в июле 1931 года были закреплены постановлением Совнаркома СССР «Об устройстве спецпереселенцев». Тем самым на государственном уровне было завершено формирование системы концентрационных лагерей для ссыльных крестьянских семей.
В одном из подзаконных актов специально оговаривалось, что восстановление в гражданских правах ни в коем случае не означает возвращение крестьян из мест ссылки. И все-таки список досрочно восстановленных в избирательных правах был составлен. Но это были десятки, в лучшем случае сотни человек из миллионов ссыльных крестьян.
Несмотря на чудовищную несправедливость, ссыльные крестьяне не потеряли веры в добро и справедливость, не растеряли лучших черт крестьянского характера. Даже в жестоких условиях ссылки они действительно проявляли чудеса трудового героизма. А когда началась Великая Отечественная война, они встали на защиту своей Родины. Например, только в одном Красноярском крае в годы войны в действующую армию было призвано свыше 8 тысяч «кулаков» и их детей. Из них 682 стали офицерами Советской Армии. И сражались они храбро. Многие из них были награждены орденами и медалями, а В. И. Давыдов и Г.А. Слобоженюк удостоились звания Героя Советского Союза.
Лишь после войны, в 1947 году с оставшихся в живых около 80 тысяч ссыльных крестьян были сняты основные ограничения в гражданских правах. Они получили те же права, что и другие граждане страны.
«Мы увидели высланных невиновных душ...»
Письмо высшему органу власти М.И. Калинину. Пишем вашей милости и просим вас откликнуться на наше письмо, которое оплакивалось в северной тундре не горькими слезами, а черной кровью, когда мы пролетарии Могилевского окр. собрались и решились поехать отыскивать своих родных.
Приехавши на место среди северной тундры Нандом-ского района, мы увидели высланных невиновных душ из-за каких-то личных счетов, увидели их страдания. Они выгнаны не на жительство, а на живую муку, которую мы не видели от сотворения мира, какие в настоящий момент сделаны при советской власти.
142
Когда мы были на севере, мы были очевидцами того, как по 92 души умирают в сутки; даже нам пришлось хоронить детей и все время идут похороны.
Это письмо составлено только вкратцах, а если побывать там недели как мы были, то лучше бы провалилась земля до морской воды и с нею вся вселенная и чтобы больше не был свет и все живущее на ней. Но пролетария, живущая по деревням, ужаснулась этого положения и напрямик задумала раскулачить рабочих по городам, как над крестьянами есть издевательство.
Просим принять это письмо и убедиться над кровавыми крестьянскими слезами.
1930 г. (Подпись неразборчива)
«Выбросили нас в поле под открытое небо...»
Дорогие наши товарищи! Во-первых строках наших мы просим, тяжко вздыхаем, к вам руки простираем и вас мы на помощь зовем: помогите хоть нашим детям. Дети есть цветы человечества, но они не цвели и засохли. Выселены мы в степь за 25 верст, выбросили нас в поле под открытое небо, мочили нас дожди, теперь засыпает нас пыль. Умереть, конечно, когда-нибудь нужно, но не голодной бы смертью. Мы крестьяне-труженики и дети наши закалены на стуже и жаре, но без всякого приюта даже и дикари не жили. Вот уж 5 месяцев как мы выселены и стали не похожи на людей: питаемся травой, хлеба нам не выдают, а заработать нам негде. Мы отрезаны от всего мира, пухлые от голода, а дети совсем при таком питании не могут жить и умирают. Неужели вы думаете, что мы кулаки? Нет, мы не кулаки, а мы труженики, наши мозолистые руки теперь как скелеты; мы не раскулачены, но разграблены местными властями. Кто подлежал высылке, те все дома, а по личным счетам выселены.
Просим Вас, дорогие наши товарищи, вышлите к нам следователя и разберите нас классически. Вы встретите здесь ряд явных бедняков, не плативших сельскохозяйственный налог, и середняков, которые платили мизерный налог. Есть зажиточные, платившие индивидуальный налог ошибочно. Теперь мы просим выслать к нам следователя и разобрать нас классически. Мы жить больше здесь
143
не можем, степь у нас совершенно мертвая, урожая нет, ели мы зеленый конский щавель, но теперь и это все посохло. Просим вас, дайте нам вашей помощи, дорогие вы наши правители, водворите у нас порядок, стройте у нас колхоз или совхоз, но изгоните от нас голод. Мы труженики, но не эксплуататоры, мы до сего года не были лишены голоса. Мы будем опять трудиться, дайте только дела в наши мозолистые руки. В настоящее время мы как скелеты, на нас пахали в апреле месяце, когда мы еще были в силе, а в настоящий момент мы уже еле ходим, а в апреле мы еще старались, пахали, тащили 24 человека плуг. Но труд наш пропал — урожая нет, мы погибаем и просим вашего содействия.
Мы обращались в РИК, он нас по шее гонит, мы в сельсовет, тот арестовывает и гонит в РИК, а РИК на участок, говоря — «подохните там». Мы теперь отрезаны от всего мира. Просим Вас расследуйте наши дела — есть ли среди нас классовые враги.
Почему нас окулачила местная власть? Да потому, что она забрала наши несчастные трудовые коровы и кушает масло.
Просим, дайте следователя, разберите нас классически.
К сему наши подписи: М. Фролова, Г. Андреев, В. Фролов, Андрианова, Гаврилова, А. Поликарпова, Каз-минова, Никитина, Туенкова, Попов М., Авдотья, Калмыков и др.
Всех нас здесь 40 семей, 150 душ, тягловая сила 8 пар быков, больше ничего нет. Хотя бы несколько коров дали и мы быть может не пухли бы, а с воды пухнем. Просим скорого Вашего содействия. Дайте следователя, пустите на волю, чтобы спокойно умереть.
Мы теперь же не крестьяне. Мы бродим по хуторам и селам и просим милостыню. Подумайте, товарищи, неужели вам не стыдно, ведь мы трудовики и если бы был урожай, мы бы трудились и не ходили бы по миру. Мука же горчичная дорого у нас ценится, поэтому едим траву.
1930 г. Письмо поселенцев
участка № 8 особого назначения Сталинского округа, Котельниковского района
144
«Применение к нам выселения... считаем незаконным»
Согласно правительственных распоряжений, опубликованных в газете «Известия» ВЦИК от 15 марта 1930 г., к гражданам земледельцам, не вошедшим добровольно в члены колхоза, ни в коем случае не должно применяться принудительная высылка с постоянного места жительства, а также воспрещено отчуждение принадлежащих этим гражданам построек, скота и сельского инвентаря. Представители сельской власти на местах в лице уполномоченных от райисполкомов действовали по собственному усмотрению и допустили большое искривление партийной линии: выселили нас без разбора, не считаясь с имущественным положением каждого двора в отдельности. В нашей среде есть середняки, не входившие ни словом, ни делом при организации работы по созданию колхозов. Характеристика, данная с мест в письменной форме о каждом выселенце в отдельности не соответствует действительности, т.к. никто из нас не выступал против мероприятий, проводимых в жизнь на местах госорганами и никто не был замешан в контрреволюции. На протяжении 12 истекших лет со дня Октябрьской революции, мы всегда исправно платили государственную продразверстку и продналог в натуре зерном и последовательно деньгами сельхозналога, страховые платежи и самообложение. Недоимок за нами не числилось. Начисленную хлебозаготовку как весною, а также и осенью 1929 года мы выполнили полностью, идя навстречу грандиозным работам по индустриализации и коллективизации сельского хозяйства.
Применение к нам выселения с мест постоянного нашего жительства с отчуждением всего нашего имущества мы считаем незаконным, тем более, что уполномоченные РИКов не посчитались с преклонным возрастом наших семейств, малолетних детей и выселили нас в Северный край, где по природным условиям крестьянам земледельцам не представляется возможности заняться сельским хозяйством.
Помещение для жилья нам отведено в сыром бараке, построенном на скорую руку. Барак покрыт тоненько соломой и засыпан песком. Песок сыпется в глаза и в пищу и барак не может служить постоянным жилищем. Так как от сырости и голода многие из переселенцев начали забо
145
левать скарлатиной, корью и т.п., с наступлением весны положение ухудшится, т.к. при таянии снега влага будет проникать через бревенчатую крышу и неминуемо вызовет эпидемические заболевания среди выселенцев. В отношении продовольствия точно также дело обстоит очень плохо, т.к. взятые из дома продукты питания истощаются, а выдача на месте выселения производится только лишь рабочим по 400 г в день. Нетрудоспособные члены семей и дети получки продуктов лишены, а за неимением денежных средств мы лишены возможности получать продукты питания посредством покупки, да и при том же жители Северного края не располагают излишками продуктов для продажи на рынке. Без помощи казны мы как выселенцы, у которых отчуждены все материальные и денежные средства к существованию, организовать колхозы на местах высылки мы не можем. Дальнейшее пребывание наше в Северо-Двинском округе является совершенно бездельным, как для нас самих, а также в ущерб государству, т.к. мы крестьяне барака № 84 все занимались крестьянством и все хлебосевцы Самарской губернии.
Ввиду вышеизложенного мы решили обратиться с письменной жалобой во ВЦИК непосредственно и просим назначить расследование по нашей жалобе, выслать в стн. Луга, Северо-Двинского округа особую комиссию, дабы улучшить наше положение и переселить нас с семьями в другую область, где мы могли бы заняться земледелием, как трудовые крестьяне. О последующем решении просим уведомить нас почтой.
К сему старшие семьи переселенцев (следуют подписи).
1930 г. От переселенцев из барака № 84
при станции Луга, Пермской ж.д., Северо-Двинского округа
в числе 247 человек, 46 семей
«Там уже был отгорожен колючей проволокой огромный участок...»
В 1929 году мне было восемь лет, и я хорошо помню, какой была наша деревня Сергеевка Троицкого района Оренбургской области. Деревня имела всего одну улицу,
146
расположенную вдоль возвышенности с востока на запад. Улица была односторонняя. С одной стороны были построены дома, а внизу были родники, речушки, пруды, бани, огороды. А сзади домов располагались дворы, сараи, риги, тока* и, конечно, шли поля.
В деревне самым большим и красивым домом с садом, большим прудом был дом Самарцева Егора. У этого Егора была и самая большая семья. Много взрослых сыновей и дочерей — хороших помощников, с помощью которых он и сумел построить и разрисовать дом, огородить штакетником палисадник, вырастить сад, очистить родник, поставить сруб, а воду, сбегающую из родника, собрать в водохранилище, огородив ее плотиной. В этом пруду они развели рыбу: карасей, окуней, линьков, сазанов. В жаркие дни уборки урожая почти вся молодежь деревни купалась в Егоровом пруду. Жили Самарцевы почти в центре, были очень обходительны и приветливы со всеми. Потому и собиралась молодежь чаще всего около их двора. Жизнь в деревне была веселой, радостной, коллективной, хотя и трудовой с раннего детства.
Наш домик стоял на берегу крутого оврага, и во время половодья у нашего двора бушевала огромная река. Домик наш был совсем маленьким, а семья состояла из десяти человек, а потом стали появляться еще дети, мои братья и сестры. И родителям пришлось ставить другой, новый дом. Помню, как отец Николай Иванович, мать Матрена Ани-симовна, братья и сестры родителей ездили по селам и хуторам и скупали деревянные развалившиеся амбары или старые хаты, с помощью всей деревни на быках, лошадях свозили к нашему двору бревна и потом, опять же всей деревней, ставили сруб — пятистенный дом с сенцами** и чуланом, с русской печкой и полатями. Казалось, места хватит всем: в передней стояли две кровати, в чулане — кровать для молодых, на полатях и печке размещались дети.
Наш отец не был хорошим мастером, но для себя все делал сам: деревянные кровати, сани, тарантас, дуги, косы, деревянные вилы, брички — все было делом его рук... Мать ткала, вязала, шила, штопала, латала, пекла хлеб, собирала травы, лечила детей и соседей травами, солила выращенное на огороде.
* Ток — утрамбованная земляная площадка для молотьбы хлеба. ** Сени — в деревенских избах помещение между жилой частью и крыльцом.
147
Помню, один год мать развела много гусей, которых мы пасли, гоняли к реке. Настала осень, гуси выросли, и мы радовались: вот будем есть гусятину. В один из теплых солнечных осенних дней приехал из Александровки какой-то человек и забрал всех наших гусей. Мы плакали, не давали, но нам объяснили, что надо платить налог. На столе вместо гусей стояло несколько стопок серебряных монет. А гость, забравший гусей, сочувствовал нам и говорил: «Сладки гуся лапки. А ты их едал? Нет, я не едал, а слыхал, как дед говорил, что барин едал».
Из нашей семьи могли учиться только четверо: Василий, Павел, Лукьян и Феофан. Меня и младших моих братьев, Трофима и Евдокима, не допускали. Видимо, нечем было платить за всех. И вот когда школа была в нашем доме, я забирался на печку и все слушал и про себя повторял. Так я выучил азбуку (аз, буки, веди, глагол, добро и т.д.) и научился по складам читать. Это потом мне очень пригодилось. В семье я оказался единственным, кто мог хоть немного писать, и мать часто заставляла меня писать письма родственникам. И, конечно же, мне пришлось много выучить наизусть молитв.
Грома еще не было, но тучи же нагромождались. Однажды приехал в деревню уполномоченный. Потом говорили, что это был еврей. И почему-то ему надо быть остановиться у нас. Мать, конечно, забеспокоилась: был великий пост — чем гостя кормить? И вот она пожарила ему яичницу с салом, а всем остальным сварила огромный чугун затирухи постной. Маленькие дети, Евдоким и Зина, расплакались: «Мы хотим яичницу!» Мать и отец объяснили, что пост, скоромное есть грех. Но это не помогало. Дети продолжали хныкать и доказывать: почему дяденьке можно, а нам нельзя? Но родители не дали детям яичницу. Гость очень обиделся и тут же выговорил: даже ребенку, мол, запрещаете яйца и сало, молоко и мясо, это против Советской власти.
Мы платили большие налоги, хотя у государства ничего не брали, работников не держали, а старшие братья нанимались на работу к другим. Но вот пришло время, и стали раскулачивать. В первую очередь именно тех, у кого была лошадь, рабочие были, и тех, у кого нашли спрятанный хлеб. У нас спрятанного хлеба не было, а все, что было в амбаре, т.е. в старой хатенке, забрали и ничего нам не оставили ни на питание, ни на семена.
148
Первым раскулачили Самарцева Егора, его многочисленную семью только за то, что у него был пруд, сад и дом, крытый железом. Его самого, престарелого старика, уже немощного, вместе с сыновьями Максимом, Федором, Григорием, Дорофеем, Трофимом, Порфирием и дочерью Ксенией забрали и отправили в легкой одежде, без всяких вещей и ручной клади в Казахстан, в Карагандинский лагерь.
Потом пришли за нами. Тот самый уполномоченный, что ел яичницу, настаивал на раскулачивании. Другие, кто знал нас как бедных нищих, были против. Особенно большую роль играл наш дед Анисим Иванович Андреев и его старший сын Виктор Анисимович. Они были партизанами, воевали против банд Дутова в Оренбурге, а нашу мать Матрену Анисимовну белоказаки секли розгами за помощь партизанам и за то, что ее первый муж был тоже партизаном. Но люди, руководившие раскулачиванием, были из другого района, и не могли решить этот вопрос немедленно. Уполномоченный соглашался только на раздел: чтобы мать забрала своих сыновей и что можно взять в руки и уходила от нашего отца Самарцева Николая (Никона) Ивановича. И его, и детей от первой жены подвергли также раскулачиванию.
Мать решила оставить Павла и Феофана с дедушкой. Они сразу же уехали в деревню в старый дом партизана-отца, умершего от ран. Этот домик стоял до последних лет, пока деревня совсем не опустела. Сейчас здесь дачи.
Итак, отец Никон Иванович, мать Матрена Аниси-мовна, дети Лукьян, Иван, Трофим, Евдоким и Зина — все мы были отправлены на лошадях на станцию, там погружены в товарные вагоны и выгружены на станции Осакаровка под Карагандой. Там уже был огорожен колючей проволокой огромный участок, были воздвигнуты вышки, на которых дежурили часовые с пулеметами и винтовками. За изгородью же были спецпереселенцы. Вот туда поместили и всех прибывших с нами. Голое место, никаких палаток, никаких шалашей. Воду подвозили в бочках, за ней стояли страшные очереди. Доходило до драки, и тогда милиция хватала наиболее задиристых и, взяв их за руки — за ноги, бросали в кузова грузовиков и куда-то увозили. Что было с ними дальше, мы не знали, но говорили, что их били и расстреливали как бунтовщиков, нарушителей лагерного режима.
149
Ни в поезде, ни сразу по приезду горячее питание не было организовано. Поэтому не умерли с голоду потому, что наши сельчане дали нам хлеб, сало, молоко, яйца, картошку, сухари. И потом вскоре приезжали к нам дедушка Анисим Иванович, дядя Виктор Анисимович и привозили мешками сухари, собранные всей деревней.
К зиме люди рыли землянки и размещались в них. Такую землянку выкопали и мы. В середине был проход высотой в рост от двери до окна, а по бокам — земляные нары, на которых была послана солома и та ветхая одежонка, которая, нас была. У входа была установлена железная печка, на которой готовили кушать и одновременно обогревали землянку и сушили портянки. Конечно, о подушках, матрацах и одеялах мы могли только мечтать.
Отец и Лукьян часто вербовались на разные работы (на рыбалку, на перегон и пастьбу скота, на разбивку поселков и т.д.) и подолгу не были с нами. Но когда возвращались, они привозили нам пищу, и тем мы существовали.
На станцию Осакаровка прибывали все новые и новые эшелоны с людьми. Их сортировали и отправляли по участкам. Так и мы попали на пятый участок. Здесь строили четырехквартирные бараки и размещали людей. Здесь потом были построены магазины, столовые, школы, мастерские. В одном из бараков жили мы: мать, я, Трофим, Евдоким, Зина. Отец в это время с Лукьяном работали в Осакаровке и жили в своей землянке. Мать и я работали, а трое младших оставались дома.
Весной 1932 года на пятый участок приехали к нам дед и дядя, привезли документы на мать и на детей. Мать стала писаться на фамилию первого мужа, красного партизана — Иванова Матрена Анисимовна. Дед и дядя забрали с собой мать, Трофима, Евдокима и Зину. Они были еще маленькими, а мне было уже 11 лет, поэтому меня оставили одного. Да и надо было кому-то оставаться с вещами отца и старшего брата Лукьяна, которые были в Осакаровке или в районе Караганды.
Кстати сказать, пришлось и мне побывать вместе с ними. Видели мы опустевшие глинобитные деревушки, совершенно безлюдные: население или вымерло или покинуло деревню в результате голода. Мы, подростки, входили в такие хибарки, лазали на чердаки и видели там брошенные вещи: и седла, и чайники, и самовары, и разные котлы, кошмы, детские качалки. Словом, люди бро
150
сили все и шли в поисках хлеба, чтобы не умереть с голоду. А сколько мы видели мертвых...
Некоторое время я жил один на пятом участке. Потом приезжали отец и Лукьян. Они забрали кое-какие вещи. Но квартира оставалась за мной. А вскоре три семьи соседей покинули наш барак. Кто свой дом построил, кто переехал в другой поселок, кто переселился в более благоустроенную квартиру ближе к центру, и я остался во всем бараке один. Как было страшно! Как холодно! Приходилось мне утром рано идти в школу, а после обеда — на работу в струнный цех. Там я делал ободки на балалайки...
Так мне приходилось учиться и работать с пятого по шестой класс. Это было в 1933 — 1935 годах. До этого вообще школ не было. Когда же открыли школу в Осакаровке, меня повели в первый класс, но там не было места, и меня посадили на испытательный срок в третий класс. Читать, писать, считать я умел. Первой моей учительницей оказалась Вера Сергеевна Перегородова, а директором тогда был Роберт Иванович. Привели меня в школу в конце марта, а в мае уже кончился учебный год. Меня не успели даже опросить по всем предметам и потому перевели в четвертый класс с осенними испытаниями. Помню, как-то меня спросили о получении стекла. Я отвечал плохо и путано. Вера Сергеевна спросила: «Не учил? Не готовился к ответу?» — «Нет, а разве надо учить?» — «Конечно, надо хорошо учить уроки!» На второй день встал пораньше и учил все уроки наизусть. Когда меня спросили, я все ответил, конечно, все были очень удивлены. Вера Сергеевна поставила «отлично», но предупредила, что не обязательно учить наизусть, важно понимать и уметь пересказать. Но я, конечно, не умел учить так, как она требовала, а по-прежнему — наизусть.
И вот прошла первая четверть. К октябрьским торжествам надо было представить директору список лучших учащихся к награждению. Учительница спросила: «Ребята! Нам надо лучших учащихся представить директору к награждению. Кого бы вы назвали?» Старостой класса был у нас Сахаров, сын какого-то большого начальника лагеря спецпереселенцев, он сразу назвал меня первым. Учительница колебалась, объясняла, что он, мол, у нас еще новенький, да и соцположение* у него... А ученики закричали:
* Социальное положение.
151
«Еще запишите — пусть ему ботинки дадут. Видите, в чем он ходит. Холода начинаются, а у него нет пальто».
6 ноября в школе состоялось торжественное собрание, посвященное 15 годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Лучших учащихся премировали грамотами, подарками. Зачитали и мою фамилию, вызвали меня на сцену. Роберт Иванович хотел вручить мне ботинки, но там было написано: за деньги. Я говорю, что у меня денег нет. Он говорит: пусть заплатят родители, а Вера Сергеевна ему шепчет, что у меня один только отец и тот очень старенький, работает сторожем. Тогда они посоветовались и дали мне ботинки бесплатно.
Я думал, что в лагере все дети одинаковые. Потом узнал, что среди спецпереселенцев были дети и вольнонаемных, служащих и военных. Однажды учительница рассаживала мальчиков с девочками. И меня посадили за одну парту с Верой Соленко, дочерью коменданта чуть ли не всего лагеря. Она была очень красивой и очень богато одетой, а училась средненько. Она сразу отнеслась ко мне по-детски ласково и, как мне казалось, покровительственно. Стала мне обо всем щебетать, отламывала кусочек пирожка, булочки, сыра. Иногда приносила конфеты, о которых мы и понятия не имели. Мне в это голодное время приходилось собирать по помойкам брошенные кости от рыбы, промывать их, сушить и потом грызть, чтобы как-нибудь утолить голод. Правда, было очень боязно прикоснуться своей грязной, выцветшей одежонкой к ее сияющему джемперочку, а зимой — к шубке. Но она так хорошо ко мне относилась, часто спрашивала про уроки, как решить задачку, выучить стихотворение... И вскоре учиться она стала заметно лучше. Все было бы хорошо, мы стали даже вместе уходить из школы. Мне было по пути, шли мимо ее дома. «Вот тут я живу. Зайдем ко мне. Я познакомлю тебя с мамой. А папа на работе в конторе. Он майор». Я, конечно, сразу понял, что она из семьи не моего лагеря, и могут быть неприятности. Вскоре они представились. В большом многоэтажном доме жили еще мальчики, дети военных и служащих. И вот они заметили, что мы с ней идем из школы вместе, и она так дружески со мной прощается, собрались человек пять и напали на меня.
И потом встречи, конечно, были. Дрались группа на группу, улица на улицу. Проходя мимо обители противника, я всегда имел в руке хороший камень. С тех пор
152
булыжник почти всю мою жизнь был верным оружием защиты и от собак, и от пьяниц, и от хулиганов, и просто на всякий случай.
Неприятности следовали одна за другой. Мать Веры Соленко следила за дочерью, очень была довольна улучшением ее учебы, но встревожена тем, что дочь часто в своих разговорах упоминает мое имя, знала, что я из спецпереселенцев, да еще почти без родителей. Как-то она врывается в наш югасс, видит нас сидящими за одной партой и в присутствии всех учеников стала ругать учительницу и пересаживать меня на другое место. Да я и сам все хорошо понял и быстро ушел на заднюю парту. Потом меня посадили к другой девочке, а я упрямился, ходил снова на заднюю парту, дерзил учительнице: «Вы говорили, что все дети одинаковые, что все равны, не как при царе, а оказывается еще хуже».
И вот как-то вошел в наш класс прямо на уроке директор Роберт Иванович. Что-то записал, а потом спросил: «Как дисциплина, как наши отличники?» Вера Сергеевна пожаловалась: «Ваня стал дерзить, грубить, не слушаться. Плохо учит уроки, говорит: зачем их учить, все равно мы можем только месить саман, подметать улицу, возить воду, делать грязную работу, а такие, как Соленко, Сахаровы — дети начальников будут опять начальниками».
Роберт Иванович вызвал меня на середину класса к доске, перед всеми учащимися: «А ну, повтори, что ты говорил учительнице!» Я повторил: «А что, неправда? Мой отец неграмотный, делает всю тяжелую работу, и нам есть нечего, ходим в лаптях, в тряпье. А их родители — начальники, они детей строят на хорошую работу. Им образование, знания нужны, а они плохо учатся». «Ладно. Ты еще мал и многого не понимаешь. Мы с тобой потом поговорим. А сейчас проси прощения и садись с девочкой». Я стоял и молчал. «Если не попросишь прощение, я тебя исключаю из школы. Мне дано такое право». Я спросил: «А за что просить прощение?» «За грубость учительнице». Я сказал: «Вера Сергеевна, простите, я больше не буду вам грубить. Я просто доказывал свою точку зрения...».
Все рассмеялись. «Свою точку зрения! — повторил Роберт Иванович. — Ишь какой! У него своя точка зрения...», — буркнул он и вышел.
Позже меня вызвали в школу и сказали, чтоб я собирался в пионерский лагерь. Но ведь я не пионер. «Там бу
153
дет сбор и тебя примут в пионеры. Так сказал Роберт Иванович». А что мне собираться: у меня ничего нет. «Возьми трусы, майку, сандалии или ботинки, фуражку, мыло, полотенце, легкий пиджачок». Прибежал домой, с большой радостью объявил, что меня посылают в пионерлагерь на отдых. Там будут хорошо кормить, мы будем купаться, зажигать костры, печь картошку, жить будем в палатках. Меня примут в пионеры.
Пионерский лагерь располагался на берегу небольшого озерца. Видимо, на реке Ишим. Летом Ишим высыхает, в некоторых местах его можно просто перешагнуть, а в низинах, в ямах образуются озера. Жили мы в палатках, кормили, конечно, по сравнению с домом, очень хорошо и разнообразно. Каждое утро проводили линейку, и нам сообщали что-то новое, зачитывали план работы на день до отбоя на сон. Здесь на сборе меня приняли в пионеры. Кто-то из старших возразил, можно ли принимать детей спецпереселенцев в пионеры. «Можно, — сказал Роберт Иванович, — он у нас дзержинец. Я за него ручаюсь. У него своя точка зрения».
Вернулись мы из лагеря загоревшими, окрепшими, полными желания хорошо учиться. Отец вернулся с выпасов. У него какие-то там были неприятности. Видимо, пропала часть овец. Или волки да шакалы загрызли, или люди украли. Ему ничего не заплатили, больно избили и приказали отправиться на пятый поселок, где мы жили и раньше. Здесь отец долго болел. Никаких, конечно, бюллетеней не выдавали, хоть подыхай с голоду. А сколько там людей умирало! Целые бараки пустели. Это был 1933 год, да и 1934 — не лучше. Да еще бродили шакалы, подкарауливали, как женщина пойдет в туалет, они набрасывались на нее, обгрызали ноги, откусывали груди...
Здесь мне удалось устроиться на работу в струнный цех. Там делали балалайки, гитары, мандолины. Я делал ободки на балалайки. До обеда работал, после обеда учился в пятом, потом в шестом классе. Письма от матери получал часто. Она звала нас домой, в Филипповку. Писала, что председателем колхоза работает наш дядя Зотей Анисимович, брат моей матери и что мать договорилась: примут нас на работу пасти колхозный скот. Обещала выслать прошение от колхоза, заверенное печатью. Как только отец немного оправился от побоев, стал устраиваться на работу — сторожем в магазин. Но вскоре его
154
вызвали в Осакаровскую комендатуру. Так, оказалось, нашли воров, и Роберт Иванович, директор школы, бывший в близких отношениях с начальниками лагеря Соленко и Сахаровым и хорошо знавший нашу семью, настоял, чтобы извинились перед отцом, заплатили за работу и разрешили проживание в Осакаровке.
Но потом отца опять послали со скотом на выпаса, а я вернулся на пятый участок. Учеба моя шла хорошо, а по работе меня считали ударником и однажды премировали хлопчатобумажным костюмом. Костюм я так берег, что вырос из него, донашивал Евдоким. Я сильно страдал от одиночества, холода и страха. Думал, что отца уже нет, что его расстреляли или посадили. Потом узнал, что он жив, его послали далеко и на все лето. Но кончилось лето, а его все не было. Пришлось и всю зиму провести одному, да еще в совершенно пустом бараке. Возвращался из школы я поздно.
Зимой дни короткие, темно, улицы не освещены. Дома только коптилка, да и то керосина не всегда было можно достать. Бродячие собаки, голодные шакалы, хулиганы-грабители — что только не встречалось на пути.
Весну ждал не только я, но и многие горемыки, особенно те, у кого не было пищи и топки. Она в этот год пришла сразу, даже как-то неожиданно. Вдруг стало тепло и оно нарастало с каждым днем. Взрослые юноши стали уже загорать, женщины бросились копать грядки, обхаживать цветники, благоустраивать могилы. У меня и в школе, и в цехе дела шли успешно. Учебный год заканчивал без единой тройки, да и четверок было мало. Табель получил хороший. А тут и друг подыскался — Георгий. Одноклассник, ровесник. Без копейки денег и большой любитель путешествовать. Вот мы с ним и договорились ехать к родным безбилетными «зайцами». Ему надо было в Саратов, а мне до Оренбурга. Собрал я кое-какие манатки и завез в землянку к отцу. Вместе с Георгием пошли на станцию Осака-ровка. Узнали, в какую сторону ехать, куда идут поезда, и, когда товарный поезд стал трогаться, мы незаметно взобрались в тендер паровоза. Кочегар попался добрый. Он спросил нас, куда мы едем, угостил чаем, дал по кусочку хлеба, а вечером во время похолодания, разместил ближе к топке, к теплу. Он, видимо, понимал, что мы сбежали, но так как едем к матерям, то решил, что поступили правильно, и объяснил как лучше ехать, чтобы нас не задер
155
жала охрана. Мы были очень довольны. Хорошо доехали, послушались его совета. Нашлись добрые люди, и мы из Кокчетава «зайцами» на паровозе добрались до Петропавловска. Здесь мы долго дежурили, изрядно передрогли.
Приехав на станцию Саракташ, я должен был на грузовой машине доехать до села Тугузтемир, а оттуда пешком до деревни Филипповка, где тогда жила моя мать с братьями и сестрой Зиной.
Трудно было добраться: ночевать никто не хотел пускать (очень уж вид был неблагонадежный), есть было нечего, без денег водители в кабину не брали. Пришлось каждого просить Христом богом, обещать, что из дому вышлю ему деньги за дорогу, а они смеялись: «Миллионер, вышлет чек на сумму!» Один пожилой водитель сжалился. Узнав, что мне нужно в Филипповку, сказал: «Знаю такую, там, по-моему, мордва живет... А тебе туда зачем?» — «Один отец умер, а другой — на спецпереселении, в Осакаровке».
К вечеру добрались до Тугузтемира. Здесь нашел попутчицу-старушку и поздно пришли в деревню. Мать была очень рада. А Павел сразу стал беспокоиться об определении меня на учебу. Потом он оформил все необходимые бумаги и определил в Тугузтемире в 7 класс.
Так закончились мои злоключения в лагере спецпереселенцев. Отец вернулся в 1937 году, а Лукьян там жил до войны. Погиб в 1941 году под Москвой.
1989 г. И.Д. Иванов
с. Кутурга, Тюнский район, Киргизская ССР
«Тов. Сталин, до чего вы довели переселенцев?»
Михаил Иванович*! Мы, рабочие, члены партии, с 17 года боролись за свободу. Вы, старые революционеры, клали головы и бросались, как львы с голодной пастью за буржуазией и как говорилось с 1905-го года, что если завоюем, то если будет плохо, то всем.
Еще сотни лет пройдут и еще надо будет делать революцию. До чего наш социализм, М.И., идет? Он обязательно идет к другой революции.
* Калинин.
156
Мы бьем тревогу, как члены партии. Надо что-то делать на тот счет, чтобы не случилось как Коле Романову: «Мы пришли в Кремль и взяли его, а он не знал, откуда взялось, что так вытащили его».
Вам, М.И., говорить не приходится, ибо вы сами все знаете эту биографию.
Мы, миллеровские рабочие-металлисты и не думайте, что мы чуждые люди и оппортунисты. Мы действительные коммунисты: не имели ничего, кроме семьи и одного костюма выходного без запаса и до сих пор убеждаем рабочих беспартийных за пятилетний план.
Все верили, теперь никто не верит ничему, хоть не говори. Ждут голод потому, что хлеб косят, который только что отцветает. В Шахтинском районе 700 дес. хлеба покосили на траву. Это факт налицо.
М.И. и тов. Сталин, до чего вы довели переселенцев? Пишется, что за границей — буржуазия эксплуатирует рабочих и крестьян. Они наши враги — пускай. Ну, а вы что делаете над переселенцами, которых выслали на Урал? Вы видите или нет, что народ голодной смертью умирает под винтовкой и босые.
Мои родственники темные труженики-хлеборобы и не имели батраков. Сами своими силами обрабатывали землю, а теперь погибают, благодаря низовым басурманам. Мы 3 партийца, с просьбой к Вам, чтобы вы вникнули хорошенько, обратили внимание, как можно зорче пересмотрели выселенцев, т.е. чистку сделали, а террор не устраивали. Если вы, М.И., и т. Сталин этого не сделаете, то с вас масса спросит: я самовидец этому делу, этому террору.
Тов. Сталин о колхозах только пишет, а что делается у нас на Кавказе и вообще в Союзе Советском? Рабочие просят пожрать. Это вы не пишите. Надо все освещать. Осветить, как крестьяне 19 июня в Шахтинском районе нашлепали милиции.
За границей плохо, а мы живем хорошо. Я литейщик, 150 зарабатываю, так еще можно жить. Но когда рабочий получает 30 р., то на хлеб и воду не хватает — это факт. Наша просьба, чтобы в Екатерин, селе, Тагальского округа следствие сделать, чистку или улучшение.
Миллеровский рабочий — Я. Голышенко.
Не забудьте, что и казаки царя защищали, а вас китайцы не сохранят. Народ злой стал, Сталина проклинают.
1930 г.
157
«Народ мрет, оттаскиваем по 30 гробов в день»
Прошение переселенцев Северо-Двинского окр., Котласского р-на, от массы народа лаг. Макариха.
Мы вас просим разобрать наши дела, за какую беду нас здесь мучают и издеваются над нами? За то, что мы хлеба помногу засевали и государству пользу приносили, а теперь негодны стали.
Если мы негодны, то, пожалуйста, просим вас выслать нас за границы, чем здесь нам грозят голодом и каждый день револьвер к груди приставят и расстрелять грозят. Одну женщину закололи штыком и двух мужчин расстреляли, а тысячу шестьсот в землю зарыли за какие-нибудь полтора месяца.
Массы просят вас выслать комиссию посмотреть на нас и наше местожительство. В чем мы живем? Хороший хозяин свой скот лучше помещает, а у нас снизу вода, сверху песок сыплется в глаза, мы все никогда не раздеваемся и не разуваемся, хлеба не хватает, дают триста грамм, кипятку нет совсем, так что, если еще один месяц, то совсем мало останется.
Неужели от того, что мы хлеба помногу сеяли, Россия страдала? Мы думаем — нет, а наоборот. Просим вас разобрать наши дела и восстановить по местам. Убытку от нас не было, а в настоящее время чистый убыток от нас и поступки с нами не гражданские, а чисто идиотские.
Мы были в плену в разных державах и то с нами того не было, как здесь и как на работах в настоящее время по воде в валенках.
Если мы враги вам, то лучше постреляйте нас, но не мучьте. Так просим Вас, освободите нас от этого ига и от барщины. Это не свободная Россия, а это настоящее рабство и издевательство над народом, над своими товарищами и хлеборобами и трудящимися.
Просим, посмотрите нас и рассмотрите нашу бумажку и передайте куда следует. Постарайтесь об нас, мы несчастны, потерзаны, нигде так не страдают ни в одной державе, только у нас в России.
Вы сами подумайте, что это такое? Все отобрали и выслали. И никто не побогател, только Россию в упадок привели.
Просим Центральный Исполнительный Комитет, чтобы вы проверили кулаков Макарихи, в каком состоянии
158
находимся: бараки наши ломаются, живем в большой опасности, бараки все обвалены дерьмом, народ мрет, оттаскиваем по 30 гробов в день.
Нет ничего: ни дров для бараков, ни кипятку, ни приварки, ни бани для чистоты, а только дают по 300 грамм хлеба, да и все. По 250 человек в бараке, даже от одного духу народ начинает заболевать, особенно грудные дети и так мучаете безвинных людей.
Наш адрес: город Котлас, Северо-Двинского округа, лагеря переселенцев. Макариха, барак № 45.
1930 г. И.В.Крыленко
«Женщины рожали своих детей... потом выкидывали их из вагонов»
Михаил Иванович, вы может быть до сих пор ничего не знаете, как сосланные кулаки из Украины, Курска и других мест на север мучаются и переживают неслыханные издевательства над ними и над их детьми. Другие страдают совершенно невинно, но если есть и виновные, так дети тут ни при чем.
Начнем с начала. Отправляли их в ужасные морозы — грудных детей и беременных женщин, которые ехали в телячьих вагонах друг на друге и тут же женщины рожали своих детей (это ли не издевательство), потом выкидывали их из вагонов, как собак, а затем разместили в церквах и грязных, холодных сараях, где негде пошевелиться. Держат полуголодными, в грязи, во вшах, холоде и голоде и здесь находятся тысячи детей, брошенные на произвол судьбы, как собаки, на которых никто не хочет обращать внимания. Не удивительно, что ежедневно умирает по 50 ч. и больше (только в одной Вологде) и скоро цифра этих невинных детей будет пугать людей — она теперь уже превысила три тысячи.
Мы боремся за здоровое поколение, за будущих строителей социализма и в то же время детей бросаем заживо в могилу. Разве мы мало знаем революционеров, которые происходили не только из крупных крестьян, но из помещиков, дворян и т.д. Почему Вы не можете предположить, что эти милые дети будут здоровыми, крепкими и стойкими борцами за советскую власть и за строитель
159
ство социализма. А мы этих детей, нашу здоровую смену уничтожаем беспощадным образом, не оглядываясь назад и не особенно всматриваясь вперед.
А если призадуматься серьезно, что будет от этого какая-нибудь польза. Если бы прошедши через эти трупы детей мы могли продвинуться ближе к социализму или к мировой революции, то тогда другое дело, ясно, что без жертв к социализму мы не придем, но в данном случае ни к какой цели не придти.
Если виноваты родители, накажите их, если же невозможно детей оставить, сделайте высылку, но чтобы это безболезненно отразилось на детях.
В настоящее время в Вологде помещается 35 тыс. человек. Они находятся в ужасных условиях, благодаря чему дети беспощадно болеют разными болезнями — оспой, скарлатиной, корью и умирают. На них никто не обращает внимания, не лечат и продолжают здоровых детей держать вместе с больными Поэтому ничего не будет удивительного, если вы в скором времени услышите, что померли не только дети сосланных, но и все дети г. Вологды. Сейчас никаких мер к предотвращению заразных болезней не принимается и зараза распространяется быстрым темпом, а когда хватятся, будет слишком поздно и тогда медицинскому персоналу не справиться. Вот как мы заботимся о нашей смене.
Михаил Иванович! Ведь все люди и зачем же с нами обращаются хуже, чем со щенятами? Чем обрекать на такие страдания, если они провинились, лучше пристрелить.
Если бы вы взглянули, если бы вы пожертвовали хотя 3-мя днями, оторвавшись от своей основной работы, вы бы убедились, что мы говорим правду. Ведь это же настоящий террор. Что же будет дальше? Все это делается в свободной Советской стране.
Жители г. Вологды — рабочие и окружающие крестьяне возмущены такими неправильными действиями Правительства и скоро будут требовать: «Нормальные условия для жизни людей, в особенности детей».
У нас к Вам просьба — или же немедленно обсудите этот вопрос и выносите соответствующее постановление по данному вопросу, или, если Вы не знаете о создавшемся положении — выезжайте в Вологду, не извещая об этом заранее местную власть, чтобы проверить факты.
160
На этом письмо заканчиваем и очень просим расследовать и на все это обратить внимание.
Отдельных подписей каждого мы не делаем, это не обязательно.
г. Вологда — группа рабочих и служащих.
1930 г.
«Вместе с родителями переселяются и беззащитные дети»
Уважаемый т. Михаил Иванович Калинин! Сообщаю из лагеря Макарихи — г. Котлас.
1. Можно ли бить гр. поселенцев, всякого пола и возраста, тем, что в руках находится?
2. Можно ли производить насилие в области религиозных отправлений, как-то: приходят в бараки, срывают лампадочки, образки, раскидывают под ноги и некоторые уносят неизвестно куда?
3. Усматривалось ли вами то, что вместе с родителями переселяются и беззащитные дети от 2-х недель и старше и страдают в бараках совершенно непригодных, т.к., когда поселили нас в бараки, то в них было снегу вместе со льдом на 5 вершков?
Гигиены для этих же беззащитных детей совершенно никакой.
4. Хлеб выдается с опозданием на 6 дней. Такой мизерный паек, и то несвоевременно. Можно ли существовать при таких порядках, здесь же находятся и беззащитные дети?
Плохое снабжение медикаментами, дети болеют корью и умирают без осмотра врачей и не изолируются от здоровых.
Ограничусь пока на этом. На основании упомянутого прошу вашего распоряжения уделить сугубое внимание на мое заявление, потому что вами изданы законы и опубликованы в газетах. Мы все невинные, ждем окончательного рассмотрения дела по нашим заявлениям, так чтобы виновные понесли известное наказание, а невиновные были бы отпущены и не принимали бы дальнейшего страдания.
6. В дни великого перелома
161
Комиссия по рассмотрению работала у нас всего лишь 5 дней и многие, а возможно и большая часть заявлений осталась не рассмотренной, а комиссия выехала и пока больше не работает. Граждане, чувствуя себя невиновными, остались очень обиженными.
Барак № 62
1930 г. Очевидец
«Человек не может оставаться человеком в таких условиях»
Председателю ВЦИК — тов. М.И. Калинину
Находясь в ссылке, я насмотрелся на весь ужас этого массового выселения целых семейств и, не имея возможности как-нибудь иначе помочь всему этому страждущему народу, я решился обратиться к Вам. От имени невинных младенцев, их несчастных матерей и отцов, от имени седовласых старцев прошу обратить внимание на лагеря переселенцев близ города Котласа.
Вот картина такого лагеря. Сот две бараков, крытых соломой и землей, раскинулись недалеко от железной дороги среди жалкого сосняка. В лагере уже поселены десятки тысяч людей всех возрастов и каждый день прибывают все новые и новые эшелоны. В каждом бараке ютится двести с лишним душ. Теснота ужасная: днем толкотня в проходе между нарами, ночью люди лежат на нарах вплотную друг к другу, как сельди в бочке, многим на нарах не хватает места и они сидят на земляном полу. Три железные печи не в состоянии отопить как следует этих бараков тем более, что сильный недостаток топлива. Люди кутаются в одежды, с крыши на головы им постоянно сыплется песок, недостаток белья и теплой одежды, стирать не в чем; людей заедают паразиты. Пища скверная, сухари приходят к концу, у многих уже не хватает хлеба. Варят на дворе в мороз и ветер. Днем, когда пригревает солнце и начинает оттаивать вокруг лагеря, поднимается смрад от скопившихся нечистот. Единственный колодезь не может снабдить водой весь лагерь, для этого используется ручей, вода в котором порой бывает так загрязнена, что чай, сваренный из нее, отдает мылом и грязным бе
162
льем. На кладбище каждый день хоронят по нескольку человек. Люди, не привыкшие к здешнему климату, многие совсем плохо одеты, часто простуживаются, болеют. Уже начинаются заболевания заразными болезнями — тифом и дифтеритом, от последнего были уже смертные случаи. К весне все это грозит эпидемией. Но это пока еще ничего. Люди еще имеют кое-какие запасы пищи, еще не голодны и надеются на скорое возвращение. Но настроение такое: каждый думает и говорит, что если через неделю или две весь этот народ не разошлют в деревню и не дадут ему работы и хлеба, то с окончанием запасов, взятых из дому, всем придется помирать голодной смертью.
Жаль смотреть на этот народ, который с отчаянием во взгляде валяется на нарах или шатается между бараков без пользы для себя и других с единственным желанием поесть чего-нибудь. Люди шатаются возле костров с котелками, дров нет, многие остаются вовсе без вареной пищи. Дети толпятся возле печек, стараясь протиснуться поближе, толкают один другого, опекаются о горячее железо. Весь барак оглашается криком и плачем детей. Пусть это кулаки, хотя многие из них имели совершенно ничтожное, ниже середняцкого, состояние, пусть вредные элементы, хотя правду сказать многие попали сюда только из-за злых языков своих соседей, но все же это люди, а не скотина и жить им приходится гораздо хуже, чем живет скотина у культурного хозяина. Не гонять весь этот народ сюда на верную гибель, лучше уже было уничтожить их на месте — и государству меньше забот и этим тысячам несчастных, участь которых решается без них, было бы облегчение в быстрой смерти, вместо голода и болезней. Пусть виноваты отцы, матери, деды, но за что страдают! Многие подростки оставили школы, где они учились и воспитывались и теперь живут здесь без дела и науки: Люди начинают уже терять терпение: был уже случай самоубийства.
Вообще оставлять этот народ долго в таком положении — это зверство, и я надеюсь также, как на эти тысячи выселенных сюда на лагери будет обращено внимание и всему этому народу будет дано место, хлеб и работа в надлежащих условиях, чтобы они могли жить и приносить пользу государству, а не гибнуть в холодных грязных бараках в тесноте и бездействии. Все эти люди и так некультурны и темны, а здесь они совершенно превраща
163
ются в диких зверей. Человек не может оставаться человеком в таких условиях. Если эти люди и провинились когда-нибудь, то они уже достаточно наказаны. Они просят помилования, просят своих братьев дать им возможность, если не вернуться на прежнее место, то хоть куда-нибудь действительно на вольную высылку, куда-нибудь в местность не слишком отличающуюся от их родной стороны, в местность, где бы можно было свободно приложить свой труд и прокормить себя и свои семьи.
1930 г. Переселенец
«Они оказывались вывезенными на смерть»
Здравствуйте!
Дорогая редакция! Я постоянный подписчик «Сельской жизни» и внимательно перечитываю все, особенно большой интерес вызвал «Крестьянский архив». И в конце концов я не выдержала и пишу после прочтения за 19 июля корреспонденции Торопова и Бородилева.
В корреспонденции Торопова: «...наша задача была вовлечение населения в колхозы, сбор денег на налог, страховку, самообложение, распространение займа и хле-боразверстка. Работа была кропотливая, опасная (интересно, для кого?), она требовала уравновешенности, справедливости, чтобы не принести горя людям...» Прямо идиллия. Все обтекаемо, все гладко, все мягко. Сладкие сказки! Кто-то из активистов в то время думал как бы не принести горя... Кто-то думал о тех людях, у которых отбирали все.
Я очень хорошо помню, какой страх охватывал меня, хотя мне было в 31 г. шесть лет, когда отца или мать (почему мать? А потому, что она считалась грамотной — умела читать и писать) вызывали в сельсовет и держали там и до 3-х часов ночи. Очень легко они могли не вернуться домой никогда. А так как у нас семья была всего три человека, то пощады не было никакой. Если уж заем, так под завязку, если продразверстка, так от первой до второй может быть только несколько часов. И не потому, что там откуда-то были указания (именно на конкретного человека). А потому, что вот именно сами местные определяли с кого содрать, а кого догола ободрать.
164
Откуда в обкоме или даже райисполкоме могли знать, кто еще не вступил в колхоз. Сведения-то давали из сельсоветов. А активисты-то и старались друг перед другом, кто больше загонит. Отец, например, у меня был плотник и столяр и пимокат* (очень нужная и важная специальность) и лодки делал на продажу, и мать была из рук ничто не выпадет. А если другой ни к чему, как говорят, не приспособлен и единственное его хобби рожать ребятишек, так как можно сложить эти два неслагаемых? Кто лучше будет жить?
Вот в то время, именно в то время и зарождалась великая лень. Все, кто мало-мало умел расписаться, хватались за какую-нибудь папку и лезли в инспекторы, в контролеры, проверяющие, страх нагоняющие и главное: человек был в их полной власти. Сидят-сидят в сельсовете — высидят. Приходит (да не по одному) налог, например, на овечку: мясо энное количество, шерсть, и полторы шкуры. Удивительно, как эти запуганные люди находили выход. С одной овцы полторы шкуры. Может эти, болеющие за народ, активисты просто похохатывали тогда. А людям было не до смеха. За неуплату — тюрьма. Одна женщина, например (это было, правда, в 37-ом) не могла найти на уплату налога ничего в доме, кроме коровы (Иванова Прасковья Лазаревна). С плачем повела на продажу и нашлась такая сволочь, что немедленно донесла властям, что Праск. Л. сказала: «Сталину на колбасу», когда у ней спросили, куда она корову. Ну эта женщина отсидела в лагерях свои десять лет за «Сталину на колбасу» и все-таки вернулась. Жаль, что она умерла, — она сама бы подробно могла рассказать о том, как вежливо и по-человечески внимательно обходились налогосборщики.
А вот Зинаида Ивановна Крестьянова и по сие время жива и живет в г. Куйбышеве НСО (Каинске). Так она вешалась от добреньких налогосборщиков. Когда ее, шестнадцатилетнюю девчонку, вызвали в сельсовет и какими уж они там, представьте, взрослые мужики, допекали ее методами, чтоб она полезла в петлю. А у ней на руках было еще двое детей: брат в то время 12-ти лет и сестра 8-ми. А когда после ареста отца и вскоре последовавшей за этим смертью матери, — ей, З.И. Крестьяновой, было-то всего 12 лет, а братишке 8, а сестренке — 4.
* Мастер, выделывающий из шерсти обувь.
165
Уж молчали бы вы, Торопов, хотя бы о налогах-то. Ведь есть еще живые-то из тех, кто вами был «облагодетельствован». Я хорошо помню, как моих родителей выгнали с разработанных полей в болото и как отец с матерью корчевали лес для пашни; и когда урожай (на свежей-то земле) удался такой, какой сами не ожидали, так у активистов сразу нашлось: «раскулачить». Но не успели. Во-первых, пожар почти все снес, а в 34-ом соединились в артель сначала семь хозяйств, а к 41 году было уже больше 25-ти. Вот это было коллективное хозяйство — хоть по нужде, но все-таки добровольно.
Далее из корр. Торопова: «Кулаку разрешалось взять пару лошадей или волов...» и так далее, и тому подобное. Вы кому это сообщаете-то, Торопов? Граждане кулацкие дети (самих-то кулаков никого уже в живых нет), дети кулаков! Отзовитесь, кто из вас ехал в Сибирь на паре своих лошадей?! Где это такое чудо было видано? Послушайте, Торопов, этих российских раскулаченных везли через нас, именно через нас и никак нельзя миновать наше село — Биазу — чтобы попасть в Заболотье. Я (и не я одна и все село) собственными глазами видели, что делалось: назначали из Биазы сменных (до Биазы предыдущей деревни были лошади) лошадей и людей и везли до назначенного пункта. И как везли?! Скрыни (не сибирские ящики) с одеждой и продуктами оставались здесь, — самих везли дальше. А потом — привозили их зимой на место — жить негде, есть нечего (почти все сундуки их исчезали), они оказывались вывезенными на смерть. Очевидцы и ( кстати или не кстати) сами дети «кулаков» рассказывают, как мертвых детей (потому, что от голода умирали все-таки первыми дети) складывали в штабеля — хоронить-то некому было — взрослые сами — тени, а зимой — морозы к 50°. У нас в Биазе есть дети — дочери и внучки «кулаков». В.А. Крестьянова (отец) и Маисеевс-кого Тимофея Осиповича (дед) — Крестьянова Екатерина Васильевна и Фецер Анна Васильевна. Так вот: как их выбрасывали из дома и как с марта по ноябрь везли по реке на баржах, специально тянули время, чтоб привезти к зиме, одна мать с ними, пятерыми была, отца арестовали, деда арестовали. А спрашивается: за что?! Всех более-менее подходящих хозяев вызвали, как всегда, в с/ совет и приказали ехать, примерно за сто километров, на лесоповал, это место в сторону города (как называли тог
166
да наш Куйбышев). А там их всех (намечены ранее, значит) арестовали, всех в тюрьму в Каинск-Куйбышев. Лошади, упряжь и прочее (зима ведь была, значит тулупы и прочее) все исчезло бесследно. Самих: Шишкин Василий Ив. — на Беломорканал, Крестьянов В.А. — на шахты, а его тесть Маисеевский Т.О., — смех, семидесятилетний старик в Туруханский край — навечно. За что? А за то, что работали по-дурному. Зять Маисеевского — Крестьянов В.А. так пахал: лошадей сменит, свежих впряжет, а сам бродни (такая обувь из сыромятной кожи без каблуков) сбросит, в одну руку ломоть хлеба и снова в борозду. А в другой-то вожжи.
Так вот: хотите знать, Торопов, сколько (не узнаешь точно никогда), но хоть приблизительно, сколько этих самых «кулаков», как вы пишите — на Соловки — нет, их не на Соловки, в том самом месте, где строилась ГРЭС Куйбышевская (Каинская) Сибирские Куропаты. (Прочитайте за 4 июля 1989 года корр. Г.Т. Хомича.) Хорошо, самих мужиков богатых растрепали, угнали на принудительные работы (в ссылке ни одного молодого мужика не было): старики, дети, женщины. Ведь это было просто физическое уничтожение людей, детей!
«И мы эту задачу выполнили, хотя и с большими жертвами...» и т.д. «Социализм был построен в короткий срок...» и так далее из корреспонденции Бородилева. Да, Бородилев, за такой «социализм», какой был в то время — не жалко было из ста детей заморить голодом сто! Обратите внимание: ни один политически грамотный человек еще не сказал, что социализм уже построен, а по Бородилеву он, оказывается, давно уже был построен и в короткий срок. Не надо говорить нам сказки. То, что вы называете социализмом, это был социализм для кое-кого. У нас тогда смеялись: «Ты будешь жать, а жинка моя — считать, а я буду писать». Оказалось на одного колхозника-крестьянина не семеро с ложкой, а сто семь с ложкой.
Брюки галифе, кожаная тужурка и пистолет при боку. А то ведь надо было бы пахать. А из чужих амбаров наработанное куда как легко вытряхать. У нас, например, некоторые активисты и в 37-ом пригодились. Так хочется задать вопрос Торопову и Бородилеву и всем: неужели вам никогда не приходил в голову вопрос: ради чего? (ку-лачили, своих сограждан убивали. У нас кузнеца Останина Филимона раскулачили — работал с сынами, не имел
167
наймитов, а не пошел в колхоз — и за болото). Скажите, хоть один из царей додумался из Сибири народ выселять?! А ведь это делалось все с вашей помощью под могучей сталинской дланью. Неужели когда репрессии достигли своего апогея, вам ни разу не пришло в голову, что это далеко не социализм. Неужели вы жили спокойно?! Или тоже все-таки страх был?!
Из корр. М. Глинки за 13 августа 1989 г. «Как это было...». В конце статьи: «На хозяйственное устройство, снабжение продовольствием и ср. производства и культурно-бытовое обслуживание спецпоселков было затрачено 250 миллионов рублей».
Шутите, товарищи, или серьезно? Культурно-бытовое обслуживание. Когда через полгода почти довезли (на баржах) наших лишенцев в Пудинский р-н, Томской области (а, кажется, зачем семьи-то без мужчин-то — они опасны, но бабы, дети, перекидывать в соседнюю область), деревня Собакино, Львовка, Шерстобитово уже была зима и ссыльные ходили по огородам старожилов и из-под снега выкапывали свекольную и капустную листву, брошенную хозяевами.
Знаете, как ваши эти умилительные статьи читают бывшие ссыльные? — а смех сквозь слезы. Это я к авторам статей. Никак ни к газете. А газете огромное спасибо за «Крестьянский архив»!! Что-то начали покаянно-объяснительные письма писать бывшие товарищи.
У нас один такой активист, а позже к 37-му году служка доказывал одной «кулачке», отбывшей 20-летний срок ссылки, что он не имел права брать из ее амбара, допустим, тушку баранью. Сам объяснил, что он не имел права, значит и не мог этого сделать.
А она ответила ему, что может и не имел, но ведь пришел и взял. Так это разве социализм строился? — Это злобу выращивали силой против социализма.
А еще кое-кто пишут, что надо прекратить ворошить старое, нового хватит. А откуда оно — новое-то? А все оттуда, из нашего прошлого. И много еще лет понадобится, чтоб уладить, унять злобу. Еще раз, огромное спасибо за «Крестьянский архив».
Прошу прощения, еще несколько слов Бородилеву: о какой революции вы говорите, какие еще жертвы понадобились революции, когда год-то уже 33-й шел. И потом, если детей приносили в жертву революции в
168
1933-ем, через пятнадцать лет после революции, то с кем вы собирались строить социализм? Малые дети-то почему оказались врагами в вашем понимании? Вы знаете, сколько их погибло в период раскулачивания? Вам и М. Глинке: может действительно 250 миллионов было потрачено на сосланных кулаков, но только не на их культурно-бытовое обслуживание, а на переброску их с места на место и на содержание, как говорят, служебно-надзирательного аппарата. Это может быть. И 250 миллионов! А не лучше было бы вместо того, чтоб стеречь кулацких неграмотных баб и детей за эти деньги — отдать бы их бедным хозяйствам-колхозам — 250 миллионов, наверное, это больше было бы пользы всему народу. И меньше горя, меньше жертв, а больше социализма. Извините, пожалуйста.
1989 г. Е.Ф. Самушкина с. Биаза, Северный район, Новосибирская область
«Место дикое, необжитое, кругом тайга...»
Мое родное село — Просяный Марковского района Ворошиловградской области. Посреди села — белая церковь с золочеными главами, обнесенная железной оградой, рядом школа и площадь, где в большие праздники ставили карусели. От площади во все стороны идут улицы и переулки, белые хатки утопают в зелени садов. Таким я его запомнила.
Родилась я в 1921 году в большой крестьянской семье: дедушка с бабушкой, отец, мать, шесть сестер отцовых и нас, пятеро ребятишек. Семья была дружная, работящая. Зимой пряли, ткали, лето работали в поле. Отец был не только хорошим хлеборобом, но и портным, шил полушубки, шубы и из домотканного сукна — свитки. Не помню, чтобы в нашей семье были ссоры, но помню, как красиво пели, а старший брат играл на балалайке.
Когда началась коллективизация, семья поубавилась, осталось семь человек. В хозяйстве были лошадь, корова, пара быков, свиньи, овцы, куры и хозинвентарь, да еще в наследство отцу достался ветряк. В 1930 году отец вступил в колхоз и все сдал и скотину, и мельницу, и инвентарь. А
169
зимой нас из колхоза вычистили. Ночью приехали на двух розвальнях, выгнали всех из хаты, погрузили и повезли из села. Километров за 8 — 10 привезли в пустые хатки по три семьи в хату. С нами поселили две семьи братьев Шевченко, тоже из нашего села. Отцов наших часто вызывали на допрос и по несколько суток там держали. Под Рождество, когда мужчины были вызваны в район, у нас случился пожар. В маленькое окно повыбрасывали детей и что успели из вещей. Потом нам дали другую хатку.
В конце мая, когда отцы были в районе, прибыл обоз, всех нас погрузили и повезли на станцию. Там на площади было очень много народу, вся площадь стонала и плакала. Крутом была охрана, до туалета водили под конвоем. Отцов наших пригнали под конвоем конники. Помню, как жених увел старшую сестру, прямо с площади, ему разрешили ее взять. Потом партиями стали уводить и грузить в теплушки, там уже были сооружены двойные нары. Целый эшелон раскулаченных хлеборобов оторвали от земли, от родного края и повезли неведомо куда. На остановках один раз в сутки давали черный хлеб и жидкую похлебку. Долго длилась эта дорога. Привезли нас на окраину города Чусовой в тупик и выгрузили на берег реки Чусовая — это на Урале. Там уже были приготовлены баржи, на барки взяли женщин, детей и стариков, немудрящие пожитки и потянули эти баржи вверх по реке лошадьми. А мужчины шли пешком под конвоем.
Через некоторое время нас выгрузили на берег. Там было несколько больших бараков — наше жилье. Нужно было рубить лес и сплавлять по реке, но сначала стали строить по ущелью узкоколейку и за три километра от реки — поселок. Место дикое, необжитое, кругом тайга, комары, мошкара, продукты давали некачественные и мало — по списку.
Начался голод, люди стали уходить семьями и в одиночку ушел и мой старший брат, написал записку, чтобы его не искали, больше мы его не видали. Отец зиму сидел дома, работать не мог из-за удушья, весной и он ушел. Мать ходила по деревням — просила Христа ради. Может, этим она нас и спасла. Мы собирали липовый лист и пекли зеленые лепешки.
Спасибо тем добрым людям за их милосердие и за кусочек хлеба, за то, что пускали нас, нищих, переночевать. Отец наш выжил, устроился на работу в коммуну
170
«Крепе» и забрал нас к себе. Дали нам комнату, родители и сестра работали, я пошла в школу, брат в садик. Кормили в столовой три раза в день. Прожили там два года, но при проверке документов из коммуны исключили восемь семей и сняли председателя. Нас, всю семью, привезли в штрафные бараки в пос. Лямино. Бараки с одинарными нарами, обнесены высоким забором и колючей проволокой со сторожевыми вышками. Родителей с утра уводили на работу, а мы целый день сидели на нарах. Прошел месяц, нас отправили опять в Шайтан, — так назвали поселок, куда нас привезли в начале. Мать сначала ходила строить узкоколейку, потом она пять лет работала лесорубом и зимой и летом. Отец по состоянию здоровья не мог работать. В поселке было семей семьдесят «спецпереселенцев», была комендатура, без пропуска комендатуры не разрешалось уходить из поселка. Люди понемногу стали обживаться: сажали овощи, обзаводились скотом, птицей и даже пчелами. Отец стал работать в пошивочной мастерской. Жили небогато, но хлеб ели вволю и не стали носить лапти. В поселке были одни украинцы и кубанцы. Народ трудолюбивый, верующий.
И вот 1937 год прошел по поселку, как Змей-горыныч. Поздно вечером, в канун Нового года, пришли из ГПУ, устроили обыск и увели отца. Утром мы узнали, что такая участь постигла многих. Арестованных держали в школе под охраной, а в обед подогнали обоз и увезли. Больше мы отца не видели. Через десять лет вернулся человек, которого вместе с отцом арестовали, он сказал, что был вместе с отцом в Нижнем Тагиле, но он, отец, был очень плох, когда оттуда уводили арестованных.
Я часто бываю в своем селе и всегда иду на то место, где когда-то стояла хата, сад, двор. И считаю для себя это место святым и самым родным.
1989 г. А.М. Черкасова
г. Воскресенск, Московская область
«Распоряжается комендант поселка...»
У нас поморили с голоду рабочих, не говоря об иждивенцах. Рабочий получает 400 гр. хлеба, два раза в неделю и больше ничего... А работа непосильна. Работают по 10 и 15
171
час. в сутки... Вохмянин, Воктуров, Флягин, Лисицын, Чемезов. Вся эта бражка настоящие кровососатели. Больным никакой веры нету. Пока не упадет не освобождают, ни хлеба не дают. Положение ужасное... Хоть какая болезнь, освободить врач не имеет права. Распоряжается комендант поселка т. Вохмянин. В бараках жить нельзя: клоп, блоха, кишмя кишат. Никто мер никаких не принимает.
1932 г. Синарстрой
(Анонимное письмо)
«Нас пригнали в ссылку...»
Всесоюзному старосте Михаилу Ивановичу Калинину
от Германа Петра Леонардовича, хутор Бабич-Ляда, Бобруйского округа того же района, Боровицкого сельсовета
Заявление
Настоящим прошу Вас о помиловании.
Я выслан с родины с больной женой Анной 40 л., детьми: Марией 8 лет, Петром 6 лет, Павлом 3 лет, Еленой 2 лет в сибирскую тайгу на верную гибель меня и семьи за то, что в нынешнем году я платил индивидуальный налог, который был неправильно наложен.
Я имел 2 лошади, 2 коровы, 5 овец. Неужели советская власть может так бесчеловечно обращаться с теми, кто этого не заслужил?
Я сам и жена моя батраки, потому что работал все время за откуп купленной земли моим отцом. Этот выкуп за 15 дес. земли я отрабатывал. Был пастухом четыре года. Разве я виноват, что мой отец купил землю, а меня за это нужно высылать на верную смерть с семейством? Разве я виноват, что у нас в сельсовете 50% выслано людей только по ябедам.
Нас пригнали в ссылку в Табаринский район, Ир-битского округа в Петровский поселок. Мы здесь погибаем с голоду, ребята мрут, хлеба и пищи нет. Работать на лесозаготовках я не могу, у меня рак желудка, поэтому должен с семейством погибнуть.
172
На меня наложили индивидуально нынче 185 руб. Эту сумму я выплатил, имущество мое и скарб все отняли, пусть бы на этом и кончилось, но зачем высылать. Какой я преступник. Пусть советская власть немедленно берет у меня детей, они пухнут с голоду, сам и жена погибнем только за то, что мы строили советскую власть.
Перегибы в раскулачивании так велики, что ссылать надо сначала работников нашего сельсовета и РИКа. Скорей дайте помощь или давайте работы, чтобы дети не издохли, дайте земли, чтобы я на ней работал или пусть нас устроят куда-нибудь в колонию.
Прошу Вас, т. Калинин, обратить внимание, что из 1500 семейств, которые высланы из Бобруйска 500 невинно страдающих. Пусть кулаки страдают, которые эксплуатировали наш труд, а у меня ничего нет, я хожу в лаптях.
Адрес ссылки: Ирбитский округ, Табаринский р-н, пос. Петровский, Оверинский сельсовет Проситель — Герман. 4 апреля 1930 г.
«Просим ВЦИК обратить внимание на наше несправедливое переселение...»
Прилагая при сем телеграмму, составленную вам, сообщаем, что эта телеграмма на почте Харовского П.О. принята не была, а потому и пришлось ее посылать почтой.
Мы боимся оттепели и дождей потому, что вчерашний день крыша одного барака, земляная с соломой, оползла и пришлось ночь дрожать.
Борисоглебского округа Аршинова Зинаида, Камы-шинского округа — Мазулина Мария, Усманского округа — Шевырева Ф.
Адресуйте: Харовского П.О., Вологодского округа.
11/1V—30 г.
Прилагаем при сем 20 марок, просим за них дать телеграфный ответ: Харовск — выселенцам. Текст телеграммы следующий:
«Во Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет.
Мы, жены присужденных переселенцев Борисоглебского, Камышинского и Усманского округов привезены
173
поездом под конвоем со своими семействами более четырех тысяч человек на станцию Харовскую, Вологодского округа.
Мы, дети, нетрудоспособные — инвалиды, выселены из вагонов, размещены в лесу в бараках, сделанных зимой из слег* простым крестьянским шалашом, покрыт раструской соломы с навалом земли два вершка длины и 24 аршина ширины понизу, 15 верх, нары три яруса, размещены с вещами 180 человек, пол земляной.
Мужья наши, часть из них красноармейцы, без остановки угнаны на работу неизвестно куда.
В бараках от сырого леса, крытого землей, земляного пола, многолюдия, получается невыносимая атмосфера, от чего начинают умирать дети. Плохо чувствуют себя взрослые. С наступлением весенних дождей бараки, построенные, как решето, крытые землей, должны потечь, мы с детьми и вещами должны погибнуть. Просим ВЦИК обратить внимание на наше несправедливое переселение и не дать нам погибнуть в скотских помещениях, а сделайте проверку нашего раскулачивания и выселения нашей местной властью в такие бараки и кому следует отменить раскулачивание, а кому нет — дайте справедливое переселение во все места лишь только не в своем округе или области. Просим ответа. Станция Харовская, переселенцам.
Жены переселенцев Борисоглебского, Камышинско-го и Усманского округов».
1930 г.
«Обращаются со всеми нами без разбору...»
Доводим до вашего сведения, что большинство из нас и до настоящего времени не знает, как и за что выслан. Многие не лишены гражданских прав, но обращаются со всеми нами без разбору, как со злейшими врагами советского строя. Часто, за справедливое требование подвергаемся наказаниям, как, например, запирают в амбар на несколько дней безо всякой пищи, заставляют работать по несколько дней, выдавая 150 гр. одного хлеба, а часто вовсе голодных; иногда комендантами пускается в ход
* Длинная толстая жердь.
174
плетка. Заставляют работать стариков 60 — 70 лет, инвалидов, утерявших трудоспособность на 67 — 80%. Продукты даются самые ничтожные и те в большинстве случаев числятся только по нарядам, а в действительности на складе их нет, а потому не получаются нами вовсе. Первое время мы работали на сплаве леса в Северолесе до 1/VII, а потом на строительстве поселка, где порядки заведены таковы, что только содействуют дезертирству, ввиду чего на строительстве осталось ничтожное число, на которых и выбивают все зло коменданты за медленный ход строительства. Работаем 12 ч. в день, без всякого дня отдыха. В настоящее время в пос. «Пятилетка» нет отстроенного ни одного дома, а жен и детей выгнали в лес на болото под открытое небо, голодных и раздетых. От родителей вынуждают подписку с круговой порукой на добровольное поселение на новых поселках, запирая в амбары матерей с детьми на несколько суток. Известно ли в центре о тех мерах воздействия и перевоспитания, какие здесь проводятся, или нет? Если это известно соввласти и ее это распоряжение, то ясно, мы должны слепо подчиняться.
Все мы ожидаем разбора дела о нашем выселении. Быть может оно давно разобрано, но нам коменданты ничего не допускают. Нам даже не допускают никаких писем с родины. Все мы так напуганы, что боимся подписать настоящее письмо, боясь, что оно попадет в руки коменданта.
Адмвысланные* с поселка «Пятилетка» Пинежского района, Архангельского округа, почтовое отделение Леуново
1930 г.
«Спасите нас от такого бедствия и от голодной смерти...»
Многоуважаемый Всероссийский староста Михаил Иванович Калинин. Мы украинцы-переселенцы живем в Вологде. Жизнь наша очень тяжелая — мы живем врозь от своих мужей. Наши мужья отделены от нас, находятся где
* Правильно— адмссыльные, то есть ссыльные в административном порядке, а не по уголовному делу.
175
то на лесных работах, а мы женщины, старики и малые ребята томились в церквах.
Нас было помещено в каждую церковь до 2.000 чел., где были устроены нары до 3-х этажей, так что получалось сильное воспарение. Мы все остались больные от такого воздуха и сквозняка, а дети до 14 лет падали как мухи и медицинской помощи не было для такого количества больных.
За 1 1/2 месяца на вологодском кладбище схоронили до 3.000 детей, а теперь нас переселили из г. Вологды в бараки на ст. Лежа и ст. Харовской Сев. ж.д. и в разъезд 573 км.
Михаил Иванович! Если бы вы посмотрели жизнь в бараках, вы пришли бы в ужас. В этих бараках прожить года два и ни одного из нас не останется в живых. Бараки построены в лесу, в сыром месте, имеют по четверти метра воды. Мы в ботинках тонем в болоте. Бараки эти построены из тесу и покрыты соломой, так что ветер кругом свистит. Нас в каждый барак заселено до 150 чел.
Из продовольствия ничего не получаем, кроме хлеба 3/4 ф., а приварки никакой. Мы взяли с собой продовольствия, но когда увозили, у нас его отобрали в Вологде местные власти, но мы не считаемся с этим, что сало, муку белую отдали, а нам теперь ничего не дают, кроме одного кипятку.
Михаил Иванович, спасите нас от такого бедствия и от голодной смерти, на что и просим обратить внимание. Нас сюда выслали на гибель, а какие мы кулаки, если имели по одной лошадке, по одной корове и по 8 овец. Мы бедняки, мы для государства были безвредны, а работали и народ кормили чем могли, а теперь сами гибнем. Умерло уже более 3.000 человек, исключительно те, которые жили в церквах, в Вологде. Просим разобраться в нашем несчастьи и спасти нашу жизнь. Ждем скорее Вашего пересмотра и возвращения нас на родину.
Мы, переселенцы находимся в настоящий момент под легкой стражей на ст. Лежа, Семигородной и Харовской до 50.000 чел.
Спасите нас от голодной смерти.
Михаил Иванович, разберитесь в этом письме и удовлетворите нашу просьбу.
Ждем ответа.
1930 г.
176
«Кулаков среди них мало, больше бедноты...»
Добрый Михаил Иванович, зная как Вам дороги интересы крестьян и как Вы крепко стоите за правду и справедливость, я решилась довести до Вашего сведения, каким мукам подвергают крестьян.
В г. Енисейск наслали тысячи семейных крестьян, набили ими дома, дают в сутки 300 гр. хлеба взрослым и 200 гр. детям и больше ничего. Даже кипятку не дают. Дети мрут, старики тоже. Крестьяне осаждают жителей города и деревни нищенством и надрывают всем сердце словами и горем своим. Начались болезни среди них от голода и скученности, вот-вот вспыхнет эпидемия тифа.
Все в ужасе от их рассказов о зверствах, проявленных к ним при выселении с места и дорогой. Выселяли их так: мужей забрали в тюрьмы, а их семьи выгоняли в 50° морозы с детьми на улицу, запрещая пускать в дома даже детей. Обобрали все, даже пеленки у детей. 14 марта с.г. ночью приказали в один час собраться в дорогу, проявляя ужасную грубость, не давая проститься матерям с детьми. До Красноярска они везли муку, а в Красноярске ее отобрали всю и теперь они питаются подаянием по домам. Кулаков среди них мало, больше бедноты и их горе терзает всем сердце. Все они из Славгородского округа, Хабаровского района, села «Зяткова речка». Насилие, грубость и хамство проявили особенно председатель Павел Запка, милиция, уполномоченный. Накажите их, Михаил Иванович.
Еще проявляли к ним насилие и грубость: заведующий животноводства Третьяков Ст., активисты: Иван Перекопный и Пантелей Чернявский.
Крестьяне рассказывают о них ужасы.
Умоляем вас рассмотреть дела и вернуть обратно домой крестьян: Ивана Афанасьевича Чернявского, 37 лет, имеет жену, ребенка. У него было 2 лошади, одна корова. Он почти бедняк был. Кирилл Денисович Филлиненко, 29 л., двое детей, жена, 2 лошади, две коровы. Семья здесь, сам сидит 7 мес. в тюрьме на Саролинских приисках, Ужур-ского стана особого назнач. ОГПУ. Николенко Петр Иван., 65 л. и сын его Иуда Петрович Николенко 33 л., сын в тюрьме тоже на Саролинских приисках, у обоих жены и дети. Люди эти страдают невинно, они не кулаки и мы умоляем Вас рассмотреть их дела и вернуть телеграммой.
Обыватели г. Енисейска
1930 г.
177
«Дети не должны отвечать за родителей и умирать как класс...»
Многоуважаемый Михаил Иванович, мы обращаемся к Вам с этой жалобой потому, что больше не можем мы молчать, видя страдание и смерть наших безвинных детей, которых смерть беспощадно уносит каждый день. Ужасные условия тюремной жизни, плохое питание и другие причины, которые переживают наши дети — все это бич безумных детей, безропотно погибающих за наши быть может грехи, как класса.
Но дети не должны отвечать за родителей и умирать как класс, а потому просим Вас, уважаемый Михаил Иванович, спасите наших детей, будущее Советского Союза, обратите внимание на нашу жалобу к Вам, как своему крестьянскому старосте, веря, что советская власть строга к своим врагам, но и милостлива и внимательна к безвинным детям и быстро расследовать причины смерти и устранить их, а если возможно отправить их на родину.
От группы граждан, административно высланных, находящихся в г. Вологда в б. тюрьме, переселенческий пункт №,19
1930 г.
«Дать им возможность принять участие в строительстве жизни страны»
«Огромный рост коллективизации». «Бурный рост индустриализации в стране» и т.д. и т.д. Все это бахвальство, ложь, фразерство и пустословие!
Правильно ли поняли за границей, что идет «военизация» крестьянского хозяйства, и это бы прошло, если бы не «заграница», которая подняла вой за бесправных крестьян, попов, кулаков, нэпманов и т.д.
Колхозы, можно сказать, провалились; с индивидуальными хозяйчиками вы теперь заигрываете?
Нет, лучше вы бросьте эти «шутки», хитрости, пора оставить, вы видите страна накануне полного краха; вре
178
мя не ждет; пусть это кулак или подкулачник, лишь бы только он сеял.
Раздайте землю в аренду, пусть прежние арендаторы возьмут огородную землю, но чтобы она не оставалась холостой.
При этом сейчас же отпустите из тюрем всех заключенных аграрников, кроме уголовников, рецидивистов.
Освободить всех лишенцев, служителей культов, торговцев, кулаков и т.п., дать им возможность принять участие в строительстве жизни страны.
Сократите или вовсе отмените временно, хотя бы в течение 1 — 2 лет разные налоги по торговле и промышленности.
Нэпмана в городе не надо разорять, он был 8 лет полезен и должен быть и впредь более полезным и надо поэтому пойти навстречу ему.
1930 г. (Подпись неразборчива)
«Все церкви города Вологды отобраны и заселены высланными...»
Граждане города Вологды обращаются к Вам с просьбой об установлении человеческих отношений к высланным разных губерний — они находятся в ужасных, кошмарных условиях, хуже скотского.
Все церкви города Вологды отобраны и заселены высланными, здесь холод и голод; церкви совершенно не отапливаются, нары из сырого тесу.
И вот в таких условиях находятся дети; нары устроены в три этажа, а в Прилуцком монастыре в шесть этажей и оттуда сваливаются люди, хоронят их как скотину — без гробов.
Уборные малы и народ испражняется на воле, открыто, это грозит неминуемой эпидемией — тифом.
Защитите как вологжан, так и ссыльных от моровой язвы.
1930 г. П. Славухин
Вологда
179
«Вы много людей расстреляли...»
Вы много людей расстреляли,
Вы много сгноили в тюрьме,
Вы многих на ссылку сослали,
На верную гибель в тайге.
Вам шлют миллионы проклятий Старушек, калек, матерей, Вы взяли из теплых объятий Отцов от несчастных детей.
На сносях жена умирает
С проклятьем для вас на устах.
Над нею семья вся рыдает,
Четыре малютки в слезах.
Родные закрылися глазки, С могилы к нам мать не придет. Не встретить отцовской нам ласки, В тайге он уральской умрет.
За хлебозаготовку забрали
Беднягу кормильца отца.
Весь хлеб у семьи отобрали,
Мать с горя в могилу ушла.
Забрали в колхоз всю скотину, Продали с торгов дом родной. Теперь нам придется по миру С бабусей ходить впятером.
И раньше старушка живала
Вдовою, без мужа одна.
Детей четверых воспитала,
С плечей не сходила сума.
Теперь ей обратно пришлося Таскаться по окнам с сумой, На старости лет довелося Воспитывать внучек одной.
И ходит старушка сбирает
Кусочки по селам с сумой,
Власть сталинскую проклинает
Дорогою в бурю зимой.
Злодеи когда-то сулили Жизнь людям хорошую дать. А вместо того разорили Кормилицу родину мать.
Вы больше чем царь расстреляли,
Вы больше сгноили в тюрьме,
Вы больше на ссылку сослали,
На бедную гибель в тайге.
1931 г. (Стихотворение анонимного автора)
No comments:
Post a Comment